вы не против, если я буду курить?
да? спасибо.
вы спрашиваете о мессере? а зачем он вам? молчите. ну ладно. значит, вы такая же, как и он. не обижайтесь. светлая ему память.
наверное, я один из многих, кто может похвастаться 'да, я действительно хорошо знал герра мессера!'. хотя чем тут гордиться – непонятно. но я горжусь. правда горжусь. никого прекраснее, наверное, не было. я в глубокий затяг, вы не против?
а что бы вам хотелось о нем узнать? я просто не понимаю… откуда рассказывать. до болезни? ну да… хорошо.
до болезни мы с ним общались недолго. ну как… долго, но непродуктивно – улыбались друг другу при встречах, пожимали руки и изредка что-то делали вместе. чаще всего, снимали 'ночных бабочек'. ох, знаете, у него был настоящий нюх на истинных жриц амура. он находил таких за такую цену, что я готов был целовать его ноги иногда. красивые у него были ноги, кстати, но не о том. он любил стихи. очень любил русских поэтов серебряного и золотого веков и что-то грубое, малоизвестное, но немецкое. шлюхи нам, помнится, часто стихи читали. вы когда-нибудь видели подобное? нет? обязательно посмотрите. это что-то невыразимо-неописуемое, особенно, если под его прекрасный глинтвейн. глинтвейн – еще одна его любовь. и когда он читал стихи, промывая горло глинтвейном – господи, вряд ли существовал кто-то счастливее.
но когда кроме меня был кто-то еще из его знакомых – он менялся. до неузнаваемости. мне мгновенно становилось страшно до дрожи, до костей так, понимаете, хотя я мало чего боюсь вообще. очень мало. а его боялся. ужасно. он просто менялся так – дико. становился сразу как-то резок и холоден, постоянно стремился отдалиться, закрыться или попросту уйти. и никто его не понимал. он одиноким таким был – ужасно. но сильным. никогда никому не жаловался, я знаю. его жены два раза бросали, один раз даже с сыном. а он – хоть бы хны. все также весел, все также шлюхи, все та же поэзия.
только потом он – сломался. я не знаю, как это вообще произошло – хоть мы и много потом разговаривали на эту тему. он разучился конкретно высказываться и безумно полюбил простоту и краткость. но то, что я уловил – от последнего брака у него остался сын… звали, кажется, Каем, а может я что-то путаю. мальчик еще в детстве много болел, был нелюдим, асоциален и всячески беспокоил всех, кроме родителей. с женой мессер много ругался и в конце концов они разошлись – это уже подорвало его психику, я помню. ребенка они кидали друг другу и докидались до развития двуличия и паранойи у малыша двенадцати лет отроду. как-то вечером мессер был ужасно пьян и позвал меня на прогулку в парк. я впервые увидел его таким – и очень сильно испугался поначалу – каким-то маленьким и слабым, захлебывающимся слезами, с ногами сидящим на скамеечке и судорожно, перемешивая смех, крик и слезы, рассказывающим о том, как он изнасиловал своего сына за какую-то маленькую бытовую проблему… я так и не понял, но, кажется, Кай хотел отправиться ночью гулять или что-то такое. сначала я ничего не понял – мысль не укладывалась у меня в голове: мессер виделся мне, как приличнейший человек, своеобразный пример для подражания, эталон уверенности в собственной правоте, настоящий аристократ и все такое. но испугавшись за ребенка я попытался успокоить мессера и посоветовал обратиться к врачу. а если бы я ушел, отстранился или испугался  – он бы меня убил. он бы смог. и даже нож в карман положил специально. над советом он посмеялся, но на следующее утро пошел. потом позвонил мне, громко смеясь, и сказал, что на месяц отправляется в 'психушку'. я исправно навещал его три раза в неделю, пока однажды вечером это чудовище не показалось на пороге моей квартиры в изорванных брюках, жуткого вида белой рубашке, с бесформенным кульком вещей на плече, усталым выражением лица и безумно счастливыми глазами. как только я открыл дверь, он ворвался в мою квартиру, сбил с ног, улегся на мою кровать – прямо как был – и уснул моментально. в чем дело я узнал только утром. как вы уже догадались, он из психушки сбежал.
а утром… я вообще не сразу понял, что проснулся. я спал на полу в кабинете и он принес мне кофе – настоящий черный кофе, на подносе. там еще гренки какие-то с джемом рядом стояли, ну не суть. где он нашел это все – я не представляю. у меня сроду не было такого – дома я практически не питаюсь, а кофе не люблю в принципе. и вы можете представить мой шок, когда я, открыв глаза от мягкого прикосновения ботинка к уху, лицезрел перед собой его улыбающуюся физиономию, поднос с этим всем и какую-то странную нежность в глазах. а после, когда я все-таки заставил его переместиться на кухню, на человеческий стол, он смотрел на меня так, как смотрят четырнадцатилетние девочки на своих рок-идолов. и губу закусывал так, будто трахнуть меня хотел вон на том подоконнике, но дико стеснялся. даже краснел.
а через пару часов я узнал, что он меня любит. и опять не поверил, потому что на мальчиков не смотрел никогда и думал, что так только в глупых кино бывает. но он был абсолютно серьезен – это я понял, несмотря даже на дурную улыбку.
неделю он жил у меня. выгнать его я не смог – нож все также поблескивал из его кармана, а жизнь все также дорого стоила – хоть и хотелось иногда. и за эту неделю я его полюбил до безумия просто, хоть сначала и считал эту мысль даже местами для себя оскорбительной. а потом он ушел. я пытался его удержать, но он ушел. то ли к сыну, то ли еще куда-то, но пропал он на полгода. потом мне пришло письмо. я уже говорил, что он до невозможности любил простоту. у него даже в имени простота эта замысловатая прослеживалось. такое сложное для запоминания имя… похоже на альберт, но… а. да. аббе его звали. аббе мессер. мерзкое сочетание, поэтому его никто кроме как герром мессером не смел называть. но это письмо – это было нечто. это было как-то совсем. увидев на конверте знакомое имя, я чуть ли не кричал от радости, мгновенно порвав концерт я увидел всего одно слово.
'завтра.' и забавная рожица.
меня перекрутило просто от приступа душевной боли. я весь последующий день сидел у дверей, читал книгу какую-то и лишь пару раз отходил налить себе чаю. я досидел до полуночи, как преданный пес. но вот когда обещанное 'завтра' кончилось, я долго валялся в кровати безвольной куклой и пытался понять – что это значило. может все не так просто, как кажется? может это его 'завтра' мне объяснить что-то должно было, показать? а может это вообще ничего не значило, просто первое пришедшее ему на ум слово? я вообще понять ничего не мог и уснул через два часа с гудящей от мыслей головой.
еще через три часа в дверь позвонили. я неохотно встал и прошкрябал негнущимися ногами к двери. вяло открыл дверь. а там мессер. опять сияющий мессер, коротко меня обнимающий, целующий в щеку, бросающий что-то вроде 'я немного опоздал' и опять засыпающий в моей кровати. я лег с ним рядом. и той ночью… ааах… но извините, я не буду об этом говорить. вы не глупая, сама все понимаете. он был прекрасен.
а утром объявляет, что через несколько дней опять должен исчезнуть, но будет исправно и часто писать. за эти несколько дней ничего особенного не произошло, но он был прекрасен. а потом он исчез. и через пару недель я получил от него – 'как дела?'. на мою длинную тираду о всех своих делах, деяниях и своей к нему любви, я, опять же, получил непонятное – 'люблю. прощай.'
меня обуяла паника. не театральная, а самая настоящая. я в истерике, капаю слезами на бумагу и по нескольку раз переписываю письмо. спрашиваю что случилось, что все это значит и все прочее. и в ответ на мою страницу с лишним с огромной задержкой в пять дней приходит – 'извини, я люблю прощаться.' и открытая скобка. это он так улыбался – я позже понял. к этому человеку зародилась такая безумная ненависть, любовь и жажда понять, что я почувствовал себя подростком с этой глупой страстью познать непознаваемое, полюбить ненавистное и сочетать несочетаемое. мы потом еще долго переписывались в подобном духе, он продолжал постоянно прощаться, рисовал сердечки и разные по-детски наивные картинки, все было весело и радостно.
а потом он опять явился. безумно печальный. угнетенный какой-то. он тогда впервые меня ударил, помню. когда я спросил 'что случилось'. а позже уже сам взахлеб и также истерично, как и раньше, рассказывал, что убил Кая. наверное тогда я окончательно почувствовал, что он спятил. он рассказывал, как искал этого малолетнего сорванца с того дня, как ушел от меня в первый раз, как писал ему и его матери длинные письма, как все пытался отследить адрес отправителей, но все не удавалось, срывалось в последний момент. и после этого он говорить даже начал… как-то гордо. как будто гордился собой за то, что выследил, что отомстил своему малолетнему отродью за сорванную психику и жизнь поломанную. а мне было все равно, какие зверства он творит. я смотрел в это малосимпатичное лицо, на эти резковатые движения не слишком пропорциональных конечностей и прекрасные темные волосы, аккуратно собранные в низкий хвост… и таял. попросту таял. пинал его нежно носком ботинка и внимательно разглядывал движения уголков тонких губ в стороны и вверх. и голос его слушал, раньше не слишком приятным казавшийся, но такой прекрасный. так красиво все это было.
через несколько дней он сказал, что хочет уехать отдохнуть, оправиться, потому что боится за меня и мое здоровье и совесть ему не позволит быть счастливым. я отпустил. он строил такие планы на возвращение – обещал небольшой домишко где-нибудь в лесу, на берегу реки, но чтобы от людей подальше, обещал маленький садик и много собак, обещал 'только ты и я'. я ему не верил, но слушал внимательно и вырисовывал все это в воображении. не верил, но мне казалось, что все так и будет. он вернется – и оно само возникнет.
через пару дней, как и договаривались, я получаю – 'твои глаза. м. когда-нибудь увидимся. обязательно.' одно из самых длинных писем. и манеру прощаться как будто бы изменил. 'увидимся' – совсем не в его духе было. я забеспокоился, поспешил телефонировать. но автоответчик сказала, что не существует такого номера уже. куда он делся – не знаю. видимо, мессер натворил и с ним что-то.
а его уже не было, когда я звонил.
как мне сказали позже, он в это время аккуратно ломал себе ребра, вырезал легкие и сердце. видимо, съесть пытался – застыл, только откусив от сердца небольшой кусочек. этот кусочек так у него во рту и остался, кажется.
он умер.
а на похоронах я не был.

имя.
аббе мессер/abbe messer.
возраст.
на момент смерти - 45.
положение.
пациент,
ценитель искусства,
частый посетитель борделя,
постоянно сбегающий непонятным образом,
плохой отец.
связь.
453741148.